Шпицберген-Свальбард-Грумант: Проблема первооткрытия архипелага русскими
9 февраля 2020 года в Норвегии отметили 100-летие Шпицбергенского трактата, определившего международно-правовой статус арктического архипелага Шпицберген. Шпицберген был передан под суверенитет Королевства Норвегия и в 1925 году был переименован норвежцами в «Свальбард». Российские власти использовали 100-летие подписания договора о Шпицбергене, как повод для критики Норвегии за нарушение ею принципа доступа на архипелаг государств, подписавших трактат. Министр иностранных дел России Сергей Лавров в своем письме норвежскому коллеге Ине Эриксен Серейде называл архипелаг «Шпицбергеном» или просто «архипелагом». В своих комментариях в СМИ российское посольство в Норвегии недвусмысленно потребовало называть этот район в печати «Шпицбергеном», а не «Свальбардом».
Шпицберген — это островной архипелаг общей площадью 61 тыс кв км, расположенный в т. н. «западном секторе» Арктики примерно на полпути от материковой части Северной Норвегии до Северного полюса. Шпицберген в русских документах, начиная с ХVIII века, упоминается как «Грумант».
Шпицбергенский трактат был продуктом международно-правовой системы Версаля, создававшейся победителями в Первой мировой войне. Россия по причине революции и развала своей империи была исключена из процесса принятия решения, в том числе и по Шпицбергену. До начала Первой мировой войны в России пару раз поднимали вопрос об установлении собственного суверенитета над Шпицбергеном, который имел в то время статус terra nullius, т. е. «ничейной земли». Норвегия воспользовалась бессилием России в 1920 году, чтобы с санкции держав Антанты установить свой собственный суверенитет над архипелагом, имеющим стратегическое положение в Арктике.
В конце октября 2020 года с некоторым запозданием юбилей Шпицбергенского трактата был отмечен в Архангельске проведением в местном краеведческом музее международной научной конференции «Архипелаг Шпицберген: от terra nullius к территории взаимодействия». К открытию этой конференции Архангельский краеведческий музей подготовил у себя в одном из залов Гостиных дворов выставку под названием «Грумант. Поморская быль». Сразу констатируем, что «были» у сотрудников Архангельского краеведческого музея как раз и не получилась, зато налицо представление исторической мифологии. Кроме того, директор Архангельского краеведческого музея Наталья Шпанова использовала выставку по Шпицбергену на одном стенде для популяризации политических идей «поморского возрождения»: об этничности поморской идентичности, о существовании «поморского языка», как наддиалектного явления в регионе «большого Поморья». Шпанова даже предложила сделать «поморское возрождение» национальным проектом России.
Исходная идея выставки «Грумант. Поморская быль» — миф о раннем открытии и освоении Шпицбергена этническими «поморами» в «добаренцов период». Поясняем: архипелаг Шпицберген достоверно открыл 17 июня 1596 года голландский мореплаватель Виллем Баренц. Через десятилетие после открытия архипелага биоресурсы Шпицбергена стали активно осваивать европейцы. Между тем, создатели в Архангельске выставки «Грумант. Поморская быль» утверждают:
«Задолго до Баренца по „морю мраков“ средневековых географов сюда ходили русские поморы, испокон веков именовавшие его Грумантом».
Это высказывание содержит сразу несколько ложных утверждений: о «русских поморах», o «задолго» и об «испокон».(1)
Главное же здесь то, что российским историкам и археологам, начиная с 1978 года, после 42 лет исследований по Шпицбергену и на Шпицбергене, в том числе и полевых, так и не удалось доказать появление русских на архипелаге до Виллема Баренца. Русский приоритет открытия Шпицбергена для научного мира по-прежнему остается неподтвержденной гипотезой. Материальных и документальных свидетельств присутствия русских на Шпицбергене или его открытия до Баренца пока не найдено.
В свое время для обоснования своего суверенитета норвежцы утверждали, что Шпицберген был открыт викингами в ХII веке. Автором идеи приоритета викингов был публикатор исландских саг норвежский историк Густав Сторм (1845−1903). Под 1194 годом в нескольких сагах упоминается плавание к некой земле под названием «Свальбард», т. е. к «холодному берегу», или к «краю с холодными берегами».(2) Концепция Сторма о Свальбарде/Шпицбергене получила вес после того, как ее поддержал всем своим авторитетом Фритьоф Нансен (1861−1930). Приоритет открытия викингами Свальбарда был использован в качестве одного из аргументов при установлении суверенитета Норвегии над архипелагом Шпицберген. Под влиянием концепции Сторма в 1925 году норвежский стортинг официально переименовал «Шпицберген» в «Свальбард». Изменением названия Норвегия указала на ее собственный приоритет в открытии архипелага.
Однако профессиональные археологические исследования, осуществлявшиеся на Шпицбергене с 1955 года, не выявили ни следов первобытного человека, ни присутствия викингов на архипелаге. И ведущие современные норвежские историки считают версию открытия «Свальбарда» викингами недостоверной. Это исторический миф, к тому же давно, по их признанию, потерявший какую-либо политическую актуальность.
Альтернативная версия «первоткрытия» русскими промышленниками Груманта (Шпицбергена) до Баренца выдвинули русские историки еще до революции.(3) Концепции добаренцева открытия Шпицбергена: и норвежская — викингами в ХII веке, и русская — русскими промышленниками в ХV-ХVI веках — обе имели изначально очевидный политический подтекст, с претензией на национальное обладание Шпицбергеном.
Тема российского первенства в открытии Шпицбергена получила развитие в советской историографии после Второй мировой войны в известный период отстаивания отечественных приоритетов, запущенного кампанией по борьбе против космополитизма. Попутно у Владимира Визе (1886−1954), Михаила Белова (1916−1981), Владимира Мавродина (1908−1987) и особенно — у Константина Бадигина (1910−1984), связанного с фальсификатором и лжефольклористом Борисом Шергиным, в сочинениях был закреплен и поморский миф в теме русского «арктического мореплавания» вообще и открытия Шпицбергена, в частности.(4) Была создана устойчивая историографическая традиция, когда миф стал в последующем воспроизводиться по инерции.
Однако в 1964 году русский эмигрант в Норвегии, ведущий там палеонтолог проф. Анатолий Евгеньевич Хейнц (1898−1975) в одной своей статье высказался на счет того, что советские версии о появлении «поморов» на Шпицбергене до Баренца носят чисто спекулятивный характер.(5) Доводы Хейнца были следующие:
Поморы не были заинтересованы в далеких промыслах на Шпицбергене, поскольку имели лучшие ресурсы в непосредственной близости от мест своего постоянного проживания;
В начале XVII века пути поморов были в основном ориентированы на восток на освоение ресурсов островов Вайгач и Новая Земля, а также сибирских земель, и лишь только после правительственного запрещения плавания в Мангазею положение изменилось;
Морские пути поморов шли вдоль побережий, и они не решились бы двигаться в северо-западном направлении в открытое море, не видя берегов;
Бездоказательно утверждение о наличии у жителей Русского Севера хорошего флота и достаточного навигационного опыта;
На протяжении всего XVII века, когда на Шпицбергене развернулся китобойный промысел европейцев, русские не участвовали в разделе его промысловых территорий, и о них вообще нет упоминаний в западноевропейских документах, связанных с китобоями;
Письменные источники, свидетельствующие о деятельности поморов на Шпицбергене в XVII веке, отсутствуют. При этом ни один из ранних источников ХV и ХVI веков не заслуживает того, чтобы быть неопровержимым доказательством.
Анатолий Хейнц указал и на путь решения проблемы: необходимы археологические исследования для доказательства присутствия русских на Шпицбергене до Баренца.
Археология Шпицбергена. Вдоль побережья на островах Шпицбергена можно увидеть на голом и почти нетронутом ландшафте тундры хорошо заметные следы прошлой людской деятельности, которая легко атрибутируются археологами. Памятники культуры старше 1946 года находятся под автоматической государственной охраной Норвегии.
На Шпицбергене с середины 1950-х годов были проведены обширные профессиональные археологические исследования, особенно интенсивно с конца 1970-х годов — последние под руководством польских, советских, голландских и норвежских археологов.
Археологические раскопки в основном были сосредоточены на севере и западе побережье Шпицбергена. Исследовались китобойные станции европейцев, русские промысловые поселения и поселки норвежских охотников.
Однако последние двадцать лет обширные польские, голландские и российские исследовательские археологические программы были прекращены. Проводятся лишь разрозненные исследования под эгидой норвежского губернатора Шпицбергена.
В итоге археологического бума на Шпицбергене были проведены раскопки на 39 из открытых 72 русских промысловых поселений. В исследовании русских поселений активно участвовали как польские, так и норвежские археологи, но большую часть раскопок сделали российские археологи.
Российские археологи проводили обширные полевые археологические работы на Шпицбергене, начиная с 1978 года и вплоть до последнего сезона раскопок в 2007 году. Исследовательский проект и полевые экспедиции связаны с 25-летним периодом руководства ими доктора исторических наук Вадима Федоровича Старкова (1936) из Института археологии РАН в Москве.
Польский археолог Марек Ясинский так определил парадигму археологических исследований на арктическом архипелаге:
«Археология Шпицбергена оказалась в особой ситуации, когда исследовательские проблемы связаны с другими вопросами, которые напрямую не связаны с исследовательскими целями».
Т. е. археология на Шпицбергене изначально была политизирована. Российские археологи пытались доказать открытие Шпицбергена «русскими поморами» до Баренца. При этом, подозревают российские археологи, их коллеги — норвежские и польские археологи своими программами археологических исследований пытались «помешать» установлению русского приоритета в открытии и хозяйственном освоении архипелага. Поляки тесно кооперировались в археологических исследованиях с норвежцами и, например, тот же польский археолог Марек Ясинский давно работает в норвежском университете Тронхейма и стал по существу норвежским ученым. Отметим, что собственный археологический проект Марека Ясинского «Русские охотничьи угодья на Шпицбергене» (1987−1990) был совместным польско-норвежским проектом, который финансировали норвежцы.
В итоге по результатам научных археологических изучений русских поселений на Шпицбергене имеется три новейших диссертационных исследования: русского археолога Вадима Старкова (1987), поляка Марека Ясинского (1992) и норвежки Торы Хултгрен (2000), в которых рассматривается, в том числе, и проблема начального периода освоения Шпицбергена русскими.(6)
Российский археолог Вадим Старков утверждает, что ему удалось открыть четыре археологических памятника русских промысловиков ХVI века в добаренцев период. XVII веком Старков датировал четыре постройки. Практически все они сосредоточены в южной и средней частях западного побережья Шпицбергена.
В свою очередь, польский археолог Марек Ясинский утверждает, что может документально подтвердить первое создание первых русских поселков на Шпицберегене примерно в середине ХVII века.
Норвежский археолог Тора Хултгрен утверждает, что документы в российских архивах и археологические находки документально подтверждают, что первое появление русских промысловиков на Шпицбергене состоялось в период между 1703—1704 и 1710 годами. Русская промысловая активность достигла максимума в период 1770—1800 годов, а затем уменьшилась и совершенно прекратилась в период 1851—1852 годов.
Теперь более конкретно. В 1987 году Вадим Федорович Старков защитил докторскую диссертацию на тему «Освоение Шпицбергена и общие проблемы русского арктического мореплавания». В ней Старков сделал вывод о «добаренцевом периоде» в истории Шпицбергена, который он связал с деятельностью «русских поморов».
Для доказательства русского пребывания на Шпицбергене в добаренцев период археолог Старков использовал:
— данные топографии старинных западноевропейских карт;
— дендрохронологию деревянных построек;
— палеографию найденных при раскопках русских надписей на предметах;
— прямые датировки на предметах, найденных при раскопках русских построек.
Утверждение Старкова о раннем появлении русских на Шпицбергене вызвало критику и неприятие у большинства современных зарубежных исследователей, занимающихся Шпицбергеном: поляков Яна Хохоровского, Марека Ясинского, Адама Кравчика; норвежцев Торы Хултгрен, Тора Арлова; датчанина Свена Альбретсена, голландца Лоуренса Хакеборда и др.
Норвежский историк Шпицбергена Тор Арлов написал по этому поводу:
Общее соображение. Материальная культура русского населения Беломорья консервативна, тем более, что в ней с конца ХVII века были широко представлены старообрядцы, поэтому хронологически на Шпицбергене отличить находки якобы XVI века от находок XVIII века практически невозможно. На раскопах недостаточно керамики, которая хоть как-то могла бы прояснить хронологию поселения.
В конечном счете датировки промысловых построек на Шпицбергене опираются у Старкова исключительно на данные дендрохронологии, т. е. определения хронологии деревянных построек посредством исследования древесных колец у бревен и досок этих построек. Зарубежные археологи сразу же поставили под сомнение интерпретацию дендрохронологических исследований у Старкова, впрочем, как и сама советский исследователь, проведший дендрохронологический анализ.
Дендрохронология. Ведущий специалист по дендрохронологии в СССР археолог Наталья Черных (1933−2006) провела в лаборатории естественно-научных методов Института археологии АН СССР дендрохронологический анализ представленных Старковым материалов со Шпицбергена и так оценила конечный результат своей работы: «В большинстве случаев о конкретном времени возникновения постройки можно говорить лишь условно».(7) Синхронизация кривых роста годичных колец идет от 50%. Хронологическая шкала для Шпицбергена сопрягалась для якобы «старейших находок» с материалами из раскопок в Новгороде и Пскове. Заключение Натальи Черных означает, что дендрохронологическое исследование русских построек на Шпицбергене не дало верифицированного результата. При этом отмечен и один парадокс. Например, на поселении Мосваттнет-2 баня была датирована 1588 годом, а стоящая рядом жилая постройка — 1648 годом.
Археолог Тора Хултгрен предприняла попытку построить относительную хронологию русских поселений на Шпицбергене на основании топографических данных и организационных особенностей групп становищ. Она вполне справедливо утверждает, что русские промысловые поселения на Шпицбергене располагались не изолированно строениями по одиночке, а кустами: с главной станцией в центре и вспомогательными поселениями на расстоянии от нее. В документах русские промысловики называли их соответственно: «изба» и «избушки». Для ведения охоты при продолжительной зимовке обитатели поселения переходили из одной избушки в другую с опорой на ресурсы, хранившиеся в главной становой избе, отстоящей от избушек на расстоянии 10−50 верст. Хултгрен подметила, что самые старые датировки получены на небольших простых вспомогательных «избушках», в постройке которых использовался плавник и корабельные остатки. И именно этот строительный материал якобы и дал у Старкова старые дендрохронологические даты.(8) Отметим то подозрительное обстоятельство, что после открытия Старкова в 1987 году русских поселений ХVI века, продолжившиеся после этой даты археологические исследования других русских поселений не дали по дендрохронологии результатов, указывающих на ХVI век. После 1990-х годов у зарубежных археологов были разработаны древесно-кольцевые хронологии для Кольского полуострова, Архангельской области и низовьев Оби. Кроме того, дендрохронологический метод стал проверяться еще и радиоуглеродным анализом. Подробней о проблемах с дендрохронологией у Старкова см. ниже в приложении.
Теперь о палеографии. При археологических раскопках построек 1981 года на Шпицбергене были обнаружены 13 деревянных фрагментов с надписями. Для установления времени их написания в ГИМ в Москве был проведен палеографический анализ.(9) Отметим, что сам по себе палеографический анализ надписей, вырезанных по дереву ножом, выглядит более, чем странным. Надписи на дереве труднее датировать по палеографическим признакам, чем рукописные документы. Поэтому Старкову следовало бы в данном случае говорить не о «палеографии», а об «эпиграфике», выполненной на дереве.
Кроме того, подобная эпиграфика на дереве сама по себе ничего не говорит о том, где и когда были сделаны надписи. Они не могут быть доказательством и локализации, и хронологии, поскольку могли быть завезены на Шпицберген много позднее после их изготовления где-то в другом месте.
И, тем не менее, Вадим Старков стал утверждать, что он нашел в раскопе русской постройки в Ван-Мюйденбукта на Шпицбергене фрагменты с прямыми датировками годами «1593» и «1594», что и является, по его мнению, доказательством русского присутствия на Шпицбергене в добаренцев период. Однако все манипуляции Старкова с текстами из Ван-Мюйденбукта позволяют заподозрить грубо сработанную фальсификацию. Дальше смотри ниже в приложении раздел «Палеография».
О состоянии письменной документальной базы. Русские письменные источники XVI-XVII веков знают «Новую землю», но в них начисто отсутствует упоминание такого топонима, как «Грумант». В своих работах Старков утверждает, что во второй половине ХVI века существовали маршруты плаваний «поморов»: «Немецкий ход», «Новоземельский ход», «Мангазейский ход», «Груманланский ход». Здесь Старков прибег к очевидному недобросовестному приему. Означенным понятиям он придавал вид, как будто бы извлеченным из аутентичных эпохе исторических документов (источников). На самом деле для конструирования этих понятий методом «придумывания» Старков взял за основу термин «ход» из поморских лоций ХVIII-ХIХ веков. Однако русские исторические документы (источники) не подтверждают существование «груманландского хода» ни в ХVI, ни в ХVII веке, впрочем неизвестны в них и другие «ходы», хотя маршруты плаваний на Новую землю, в Мангазею существовали. В русских исторических документах (источниках) известия о плаваниях на Грумант появляются только с начала ХVIII века.
Молчание достаточно хорошо сохранившихся российских архивных документов от ХVII о поездках на Грумант выглядит достаточно странным на фоне обширных известий о русских арктических плаваниях на Восток — на Новую землю и в Сибирь. Отсутствие сообщений о русских на Шпицбергене в ХVII веке Старков объясняет низким уровнем активности поморов на архипелаге в этот период из-за общего похолодания климата.
Два ранних свидетельства от европейцев якобы о посещении русскими Шпицбергена до Баренца выглядят неубедительными. В XVII веке с 1611 года на Шпицберген для китобойного промысла ежегодно из разных европейских стран — в основном из Англии и Голландии приходили десятки и даже сотни кораблей. Существует множество письменных источников от европейских китобоев, включая их судовые журналы, и ни в одном из них не упоминается присутствие или следы присутствия русских промышленников на Шпицбергене. Между тем, на Шпицбергене остатки русских становищ и китобойные станции часто расположены буквально по соседству друг с другом. Русские становища на Шпицбергене «украшали» большие кресты, которые нельзя было не заметить и не отметить их своеобразие. И тем не менее, первое упоминание о русских на Шпицбергене в журналах европейских китобоев относится только к 1697 году.(10)
В настоящее время схема европейских исследователей истории освоения биоресурсов Шпицбергена выглядит следующим образом: после открытия в 1596 году архипелага Виллемом Баренцем, с 1610 года на нем присутствовали попеременно западноевропейские китобои, потом их сменили русские промысловики, а последних — норвежские охотники. Из норвежских письменных источников достоверно известно, что именно русские в 1797 году привели из Хаммерфеста первую норвежскую промысловую экспедицию на Шпицберген.
Русские промысловики на Шпицбергене охотились на моржей, тюленей, песцов, северных оленей и белых медведей, занимались сбором гагачьих яиц и пуха. Предметами русской промысловой деятельности на Шпицбергене были ценные шкуры и меха, но самым важным продуктом было сало (ворвань), которое давало от 60 до 80% дохода от промысловой деятельности.
Из-за ледовой обстановки в Белом море русские промышленники могли отправляться на Шпицберген только в июне месяце. Поэтому у них оставался очень короткий летний период для охоты, если они собирались осенью вернуться домой. По этой причине русские промысловые экспедиции оставались на Шпицбергене на зимовку.
Русские таможенные документы конца ХVIII века свидетельствовали, что только один процент судов, вышедших из Архангельска, Онеги, Мезени и Колы, отправлялись на Грумант.
Количество русских судов, ежегодно посещавших Шпицберген в период с 1780 по 1800 года, к 1820 году сократилось с 12−14 кораблей до 2−3 в год. Достоверно известно, что последняя русская промысловая экспедиция посетила Шпицберген в 1852 году. По-видимому, более прибыльная и приятная для провождения времени меновая поморская торговля с норвежцами в Северной Норвегии способствовала прекращению опасных русских промысловых экспедиций с зимовкой на Шпицбергене.
Таким образом, версии появления русских промысловиков на архипелаге Шпицберген в XVI веке до Баренца до сих пор не хватает доказательств. Кроме того, вообще следует признать, что время выхода русских людей к берегам Белого моря и дальше — Ледовитого океана точно установить не удается и, по-видимому, никогда не удастся, но они точно состоялись. Начало промыслового освоения Новой земли русскими определенно относится к XVI веку. А вот со Шпицбергеном возникает вопрос.
Вместе с тем, весьма вероятно предположение о том, что название «Грумант» русские позаимствовали из рассказов о «Groenland» голландских моряков, посещавших Архангельск в ХVII веке с торговыми миссиями.
К точке зрения норвежцев о позднем, после Баренца, промышленном освоении русскими Шпицбергена в последнее время стал склоняться давно переехавший на постоянное местожительство в Германию российский археолог Олег Овсянников (1937), начинавший вместе со Старковым раскопки на Шпицбергене.
Совсем недавно мурманский историк проф. Сергей Никонов подтвердил, что работам Института археологии РАН по ранней истории освоения Шпицбергена поморами не хватает научной достоверности и глубины. Проф. Никонов в 2018 году защитил докторскую диссертацию по теме «Монастырская и крестьянская промысловая колонизация Европейской Арктики в XVI—XVIII вв.».(11) Сплошное обследование проф. Никоновым архивных письменных источников ХVI-ХVII веков не выявило свидетельств русской промысловой активности на Груманте (Шпицбергене). В Институте археологии РАН также присутствует сомнение в отношении «доказательств» Старкова.
Сами норвежские исследователи считают обоснование «исторических прав» первооткрытия Шпицбергена давно не актуальным для сложившейся ситуации с владением Норвегией архипелагом.
В 2016 году в России была опубликована монография по истории освоения Шпицбергена норвежского историка Тора Арлова.(12) Противопоставить ей что-либо равное по охвату и глубине в отношение «Груманта» российские историки пока не могут.
В итоге следует признать, что дорогостоящие с 1978 по 2007 археологические экспедиции Института археологии АН СССР, потом — РАН на Шпицберген завершились «пшиком» в отношении установления российского приоритета по открытию Шпицбергена до Баренца. Вадим Старков так грубо сработал свои «доказательства» в 1987 году, что их сомнительность лежала для всех компетентных исследователей на поверхности. Кроме того, Старков и его команда еще и «забетонировали» поморский миф в отношение истории Шпицбергена.
Конечно, можно и дальше верить в то, что еще неисследованные археологами русские становища на Шпицбергене дадут результат, указывающий на ХVI век. Материалом исследования в отношения русского присутствия на Шпицбергене в ХVII веке должен стать комплекс документов, хранящихся в архивах Великобритании и Нидерландов, возможно других европейских стран, включая судовые журналы английских и голландских китобоев — в подавляющем большинстве все еще неисследованных. Возможные открытия в них позволили бы удревнить дату русского присутствия на Шпицбергене вниз по хронологической шкале от нынешней известной — 1697 года. Ну, а пока рассуждения о русском приоритете в открытии Шпицбергена остаются для всего научного мира в разряде неподтвержденной гипотезы, а для российской историографии источником постоянного мифотворчества, как это продемонстрировала, в частности, выставка «Грумант. Поморская быль» в Архангельске.(13)
* * *
Приложение
1) Дендрохронология. В идеальных условиях и при наличии соответствующих эталонных серий дендрохронология — очень точный метод датировки сруба дерева. Однако в ситуации со Шпицбергеном представленный для анализа и сравнения материал был недостаточен. Итогом исследования археолога Натальи Черных стало определение абсолютных порубочных дат 62 бревен из построек на Шпицбергене. Но только семь построек из 28 изученных были представлены более чем одним образцом дерева.
Из датированных ХVI веком пяти построек в четырех пунктах: на Серкапнесент были датированы две плахи пола (1562, 1545), на двух постройках на Мосваттнет-2 по одному бревну (1558 и 1648), на Гравшен-1 на двух постройках по одному бревну — одно из стены, другое — из верхнего венца (1548, 1592); на постройке в Стаббэльве — три бревна, из них одно в венце, остальные из стен (1589, 1558, 1554).
В большинстве остатков построек на Шпицбергене нижние венцы четырех стен обычно достаточно хорошо сохраняются в тамошнем климате. Поэтому Старкову было необходимо брать образцы из всех бревен всех четырех венцов основания и определять, действительно ли они изначально были срублены в одно время или нет. Это показало бы и наличие плавника, если бы он был использован при постройке. Этого не было сделано. На Шпицбергене довольно много пляжей с плавником, в том числе, принесенного из реки Обь в Сибири. Статистическая вероятность найти на пляже четыре случайных бревна, срубленных в одном году, крайне мала.
Можно было бы точно установить, что дом был привезен на Шпицберген по бревнам и собран там на месте. Но был ли этот дом собран из свежесрубленных бревен, или это была старая постройка, разобранная и привезенный на Шпицберген, чтобы собрать ее здесь вновь? Как это установить?
Критику дендрохронологии у Старкова см.:
Albrethsen S., Arlov T. The Discovery of Svalbard — a Problem Reconsidered // Fennoscandia Archaeologica. 1988. V. P. 105−116.
Chochorowski J. Problems of the dendrochronology of Russian hunting stations of Spitsbergen. Krakow, 1999. S. 93−101.
Hultgreen T. The chronology of the Russian hunting stations on Svalbard: A reconsideration // Acta Borealia. 2005. Vol. 22. P. 79−91.
Chochorowski J., Krapiec M. Dating of Russian Hunting Stations in South Spitsbergen using Dendrochronological and Radiocarbon analyses // Radiocarbon. 2016. P. 1−12.
2) Палеография с прямыми датировками. Палеографический анализ надписей, вырезанных на фрагментах некоего деревянного предмета, предположительно — корыта, с недатированного поселения Ван-Мюйденбукта проводила специалист по палеографии старший научный сотрудника ГИМа Людмила Костюхина. Для анализа Костюхина использовала представленные ей черно-белые фотографии плохого качества. По этой причине Костюхина ошибочно прочитала на одном фрагменте имя «Мирѣинъ», вместо «Mыркинъ». Ее идентификация двухбуквенных обозначений под титлом как цифр РА (101) и РВ (102) более, чем сомнительна. Надпись эту Костюхина датировала по палеографии ХVII веком.
Между тем, формы деревянных фрагментов из Ван-Мюйденбукта на прорисях в графике и на фото в разновременных публикация у Старкова отличаются. Сравни фото:
Starkov V. Russian Sites on Spitsbergen and the Problem of Chronology // Fennoscandia archaeologica. 1988. № 5. P. 111−116;
Старков В. Ф. Очерки истории освоения Арктики. Т. 1. Шпицберген. М., 1998. Втор. изд. — 2009.
Вадим Старков в своей монографии 1998 года утверждает, что на надписи из Ван-Мюйденбукта он читает следующее:
БГУ РА ТУ ВО ЗАЛ… РО… ВО РО Г… У МИРѢИНЪ ЇХ ТОДЕ
При этом Старков нигде не указал, что речь идет не об одном, а о трех разных фрагментах, возможно, не связанных друг с другом по тексту.
Дальше Старков в своей монографии «Очерки истории освоения Арктики. Т. 1. Шпицберген» утверждает следующее:
«В связи с палеографической датировкой текста следует обратить внимание на сочетание букв РА и РО, над которыми поставлены титла. По всей вероятности, это буквенное обозначение дат: соответственно 101 и 102. В XVI-XVII вв. в русской письменной практике было принято при обозначении года отбрасывать число тысячелетий и оставлять только сотни, десятки и единицы. Следовательно, 101 и 102 можно читать как 7101 и 7102, т. е. 1593 и 1594 гг. Приблизительный перевод сохранившейся части текста выглядит следующим образом: „Богу 1594 тут во зали (ве). . . 1593. . . во 1593 г. . . у Миреин и кто де (лал)“».
Ошибка Старкова относительно «РО» очевидна. Ведь буква «О» — это цифра «70», а не «2». Кроме того, на более качественном цветном фото хорошо видно, что в сочетании «РА» второй знак начертан не как «аз», потому что рядом в строке идет «а» в другом начертании.
Также на качественном фото хорошо видно, что прозвище не «Мирѣинъ», а «Мыркинъ».
Кроме того, норвежские специалисты из музея Свальбарда утверждают, что фрагменты якобы из Ван-Мюйденбукте никак не могут быть связана с раскопками Старкова 1980 года в Ван-Мюйденбукте, поскольку не задокументированы в отчетах его археологической экспедиции. Это последний «прокол» у Старкова с фрагментами из Ван-Мюйденбукта.
* * *
(1) Заявление устроителей архангельской выставки не отвечает принципам научного историзма. Понятие «русские поморы» известно с ХIХ века, и оно обозначало юридический статус населения Поморского края Архангельской губернии. Его использование для ранних эпох идет в рамках созданного в 1950-е годы и чуть ранее устойчивого историографического мифа.
Понятие «Грумант» известно в русских документах (исторических источниках) только с начала ХVIII века.
На видеорекламе нового выставочного проекта Архангельского краеведческого музея «Грумант. Поморская быль» научный сотрудник музея Андрей Ружников транслировал поморскую мифологию, когда утверждал, что активное освоение западного сектора Арктики началось «поморами» с ХIV века, а в ХV веке «поморы» уже занимались промыслами на Шпицбергене.
(2) Islandske Annaler indlil 1578. Det norske Historiske Kildeskriftfond, G. Storm (ed.). Christiania, 1888. Исследователи указывают на четыре текста с упоминаниями «Свальбарда»: «Ханксбок» (1194 год), «Ладнамабок» («Книга о приобретении земель»), «Сага о Самсоне Прекрасном» (около 1350 года) и один безымянный отрывок (около 1200 года), опубликованный Густавом Стормом. По давней аргументированной гипотезе «Свальбард» исландских саг — это арктический остров Ян-Майнен в западном секторе Арктики. См.: Державин В. Л. Свальбард в картографии Гренландии XVI-XVIII вв. // Российская археология. 2016. № 4. С. 151−161.
(3) Тихомиров В. Русские промыслы (рыбные и звериные) на Груманте (Шпицбергене) // Русское судоходство. 1898. № 195.
Филиппов А. М. Датский документ о посещении Шпицбергена русскими в ХVI веке // Литературный вестник. 1901. Т. 1. Кн. IV.
Шидловский А. Ф. Шпицберген в русской истории и литературе. Краткий исторический очерк русских плаваний и промыслов на Шпицбергене и подробный указатель литературы и архивных дел, относящихся к этим вопросам. СПб., 1912.
Эти сочинения еще не содержали поморского мифа.
(4) Визе В. Ю. Моря советской Арктики. М., Л., 1948.
Ставницер М. Ф. Русские на Шпицбергене. М., Л., 1948.
Белов М. И. История открытия и освоения северного морского пути. Т. 1. Арктическое мореплавание с древнейших времен до середины XIX века. М., 1956.
Бадигин К. С. По студеным морям. М., 1956.
Мавродин В. В. Русское полярное мореходство и открытия русских поморов на севере Европы с древнейших времен и до XVI века // Вопросы истории. 1954. № 8. C. 96−108.
Обручев С. В. Русские поморы на Шпицбергене. М., 1964.
Обзор ранних русских и советских версий открытия Шпицбергена до Баренца смотри в историографическом обзоре норвежского историка Шпицбергена Тора Арлова: Arlov T. B. Svalbard 1596/1650 i historiografisk lys // Norsk Polarinstitutt Meddelelser. Oslo. 1988. № 109.
О фальсификации Константина Бадигина и Бориса Шергина см.: Козлов В. П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке. М., 2001. С. 78−86.
(5) Heintz A. Russian Opinion about the Discovery of Spitsbergen // Norsk Polarinstitutt. Årbok. Oslo, 1964. P. 93−118.
(6) Старков В. Ф. Освоение Шпицбергена и общие проблемы русского арктического мореплавания. Диссертация на соискание степени доктора исторических наук. М., 1986.
Jasinski M. Pomors in Grumant. Archaeological Studies of Russian Hunting Stations in Svalbard. Vol. I-II. Trondheim/Tromso, 1993.
Hultgreen T. Den russiske fangsten på Svalbard. En reanalyse av arkeologiske og historiske kilder. Upublisert. Dr. Art. avhandling, Universitetet i Tromsø. Tromsø, 2000.
(7) Черных Н. Б. Некоторые итоги дендрохронологического изучения дерева построек с архипелага Шпицберген // XIV Symphozjum Polarne. Aktualne problemy badawcze w Arktyce i Antarktyce. Lublin, 1988. S. 255.
(8) Hultgreen T. The chronology of the Russian hunting stations on Svalbard: A reconsideration // Acta Borealia. 2005. Vol. 22. P. 79−91.
Hultgreen Tora. When Did the Pomors Come to Svalbard? // Acta Borealia. 2002. Vol. 19 (2). P. 125−145.
(9) Палеографический анализ Л. М. Костюхиной см. в приложении к диссертации: Старков В. Ф. Освоение Шпицбрегена и общие проблемы русского арктического мореплавания. Диссертация на соискание степени доктора исторических наук. С. 390−393.
(10) Conway M. No Man’s Land. Cambridge, 1906. P. 225−226.
(11) Никонов С. А. Монастырская и крестьянская промысловая колонизация Европейской Арктики в XVI—XVIII вв. Диссертация на соискание степени доктора исторических наук. Мурманск, 2018.
(12) Первое издание монографии Тора Арлова: Arlov Т. В. Svalbards Historie. Oslo, 1996. Второе издание исправленное и дополненное 2003 года. Русский перевод: Арлов T. Б. История архипелага Шпицберген. М., 2016.
(13) Глава архангельской школы регионоведения и основатель псевдонауки «помороведение» проф. Юрий Лукин быстро откликнулся на выставку в краеведческом музее статьей «Грумант — Свальбард — Шпицберген, поморы: мифы и реальность», размещенной на ресурсе научного издания САФУ «Арктика и Север» (гл. ред. ректор Елена Кудряшова). В этом сочинении Лукин продолжает утверждать, что «поморы» — это этнос. Проф. Лукин объясняет, что отделять мифы от реальности он принципиально не собирается, поскольку научный метод работы с историческими источниками — это «обскурантизм» и «догматизм». Этому «обскурантизму» и «догматизму» проф. Лукин противопоставляет «концептуальный подход», под которым он очевидно понимает авторскую фантазию (с. 4). Использовав «концептуальный подход», проф. Лукин в свое время утверждал, что «русские поморы регулярно, начиная с ХII века, посещали архипелаг и называли его Грумантом» (с. 133). При этом проф. Лукин не может объяснить, на основании каких исторических сведений — показаний источников он делает подобного рода выводы и почему он применяет юридический термин ХIХ века — «русские поморы», неизвестный ранее этого периода, к эпохе ХII века. «Помороведение» проф. Лукина давно стало забавной арктической «мурзилкой» для студентов САФУ к сказкам Шергина и сочинениям Жарниковой. Проф. Лукин сочиняет про поморов и Поморье в эпоху мезолита, рассуждает про индославов, градоначальника игумена Луку и прочую ерунду подобного рода. Вот, например, проф. Лукин утверждает, что «Русские поморы в прошлые века имели свои промыслы в Гренландии, которую называли Большим Грумантом» (с. 169). Сообщить, в каких первоисточниках он узнал о «Большом Груманте», проф. Лукин отказывается и сердится, когда его спрашивают об этом.
См.: Лукин Ю. Ф. Великий передел Арктики. Архангельск, 2010. С. 133.
Лукин Ю. Ф. Конфликтология: управление конфликтами. М., 2007. С. 169.